Глава 12. С чего начинается Родина

Леонид Мартынов

Он был в корабле один.

Земля плыла рядом, окаймленная радужным горизонтом - самым необычным из всех, какие он видел. За космодромом бескрайняя степь просто сливалась с голубым небом. Из стратосферы, куда Шаталов уводил стрелы сверхзвуковых самолетов, открывалась слегка размытая и припорошенная туманной дымкой нечеткая линия. Поля, леса, речушки тянулись вдаль к этой линии и растворялись где-то на краю Земли. Ландшафт всего полушария - огромный, ни с чем не сравнимый - распахнулся только из кабины "Союза-4". Неслышно уходили за проемы иллюминаторов материки и океаны. Кварцевые блестки озер сменялись зеленоватым свечением морей. Потом снова шли материки и голубые океаны, и маленькая Австралия, словно нарисованная акварелью, уже наплывала на маршрут орбитальной трассы.

У Австралии заканчивался его первый рабочий день. Космонавт выполнил программу наблюдений геологических объектов, заснял на кино- и фотопленку дневной и сумеречный горизонты, проконтролировал первую коррекцию и переход корабля на орбиту, близкую к монтажной. Теперь ему оставалось только ждать. Он не любил ожидания. Что-то неопределенное, не поддающееся прогнозам и вычислениям, крылось в толще времени, отделяющей людей от будущего. И хотя Шаталов до мелочей, до самых незначительных подробностей знал, что и как произойдет в космосе через тридцать часов, волнение не проходило. Он волновался не за себя - за тех троих, кто впервые в истории звездоплавания шел на встречу с его кораблем.

- Я "Амур"! - Космонавт вышел на связь с одной из станций слежения. - Как "Байкалы"?

- У них все нормально, - ответила Земля. - Центр разрешает вам отдохнуть. Вы хорошо поработали.

Шаталов прижался к спинке кресла, включил бортовой приемник, настроил на волну "Маяка". Сильные, нежные аккорды незнакомой мелодии заполнили кабину. Он почувствовал в них что-то до боли родное и близкое, повернул регулятор, но музыка стала затихать и мягкий, чуть уставший голос Марка Бернеса слился с тихой мелодией, зазвучал спокойно и задумчиво:

Военное детство, окопы, которые рыл с верными товарищами, первый самостоятельный вылет на самолете, шесть долгих лет подготовки к космическому старту -вся жизнь по годам и мгновениям сконцентрировалась вдруг в звучащей мелодии. Песня была о самом дорогом, что есть у человека - о Родине.

В тот снежный, вьюжный январь 1969-го, когда песня только слагалась, его Родина отправила к "утренней звезде" автоматические межпланетные станции "Венера-5" и "Венера-6". Стартовал очередной спутник "Космос-263". Вслед за ним с Байконура ушли к звездам "Союз-4" и "Союз-5". В песне не было ни слова о космических каравеллах, но сама мелодия напоминала о них. И обо всем прошлом, и о первом дне, открывшем трудный путь к звездам. И о людях, проложивших этот путь, и о мальчишке с Васильевского острова. Он очень хотел быть рядом с этими людьми.

Шесть лет назад летчик стоял у голубой будочки и ждал, пока строгий дежурный проверит пропуск, а потом вошел в белую березовую аллею Звездного городка, и вдруг удивительно знакомый голос заставил его обернуться:

- А, пехота! Как пройти в Центр, знаешь?

Гагарин, сам Юрий Алексеевич Гагарин, приоткрыв дверцу "волги", смотрел на него и улыбался.

- Я не пехота. Я - летчик.

- Да это у меня поговорка такая, - засмеялся Гагарин. - Садись, подвезу. Нам по пути.

Это было прекрасно, что им оказалось по пути. Просто здорово, что вечером в маленькую квартирку с голыми стенами, которую выделили Шаталову, дружной ватагой ввалились космонавты. Многих он знал прежде по портретам в газетах, некоторых видел впервые.

- Георгий.

- Павел.

- Андриян.

- Алексей.

- Владимир.

Они завалили полкомнаты какими-то свертками, достали молотки, гвозди. Через полчаса полы сверкали, на окнах висели шторы, а из кухни доносился аромат жареной рыбы. От необжитости квартиры не осталось и следа. И Шаталову показалось тогда, что он очень давно живет в этой комнате, и его друзья-космонавты просто зашли в гости после работы и всегда будут заходить к нему в гости.

- Ты сколько машин в авиации освоил? - спросил самый уважаемый в группе человек - Владимир Комаров. - Двадцать? Ну и прекрасно. Будем осваивать двадцать первую!

В тот вечер новичок увидел в рабочей тетради Владимира Комарова схему орбитальной станции. Схему стыковки и соединения в единый инженерный узел двух кораблей нового типа. Через шесть лет она обойдет страницы мировой печати. Но тогда тонкие линии чертежей завораживали, казались нереальными.

- Может быть, тебе, Володя, придется испытывать эту станцию. - Гагарин подошел к ним, и на его лице не было знакомой улыбки. Но через мгновенье в глазах засветились веселые огоньки, он легонько подтолкнул Шаталова, засмеялся: -Самым рослым - самые высокие орбиты! - И специально задрал голову, чтобы все видели, какой Шаталов высокий и нестандартный.

Шутка помогала им жить, готовиться к стартам. Работы хватало. Шаталов быстро вжился в нее, привык к прыжкам с парашютом, тренировкам на невесомость в самолете-лаборатории, но никак не мог привыкнуть к тому, что иногда среди ночи вдруг приходил посыльный, поднимал с постели. Космонавт шел на аэродром, получал рюкзак, парашют, садился в самолет с зашторенными иллюминаторами и, ни о чем не спрашивая, летел неизвестно куда.

- Сегодня вы сдаете экзамен на выживаемость! - бросал инструктор.

- Хорошо, я понял.

- Вам нужно продержаться дней десять и постараться не похудеть.

- Нож не забыли положить?

- Все в рюкзаке. Пошел!

Космонавт шагал в пустоту ночи, раскрывал парашют, зная, что приземлится в совершенно незнакомой и безлюдной местности. Может быть, в среднеазиатской пустыне, быть может - в тайге. Несколько банок консервов, сухари, коробок спичек да охотничий нож - вот и все, чем располагал будущий исследователь космоса. Но у него еще были глубокие теоретические знания, полученные в Центре, и жесткие условия экзамена требовали, чтобы он применил их на практике. Ему нужно было совсем "немного".

Сориентироваться на местности.

Определить по звездам, деревьям, руслам рек свои координаты.

Соорудить из парашютного шелка прочную палатку.

Развести с одной спички костер и много дней поддерживать в нем огонь.

Найти родниковую воду. Если такой нет - собрать дождевую. Зимой растопить снег.

Сделать рыболовные снасти или силки и добыть пищу.

Не замерзнуть в тридцатиградусный мороз.

Не обгореть в сильную жару.

Не потерять способность трезво оценивать обстановку.

Если нет ни воды, ни пищи - идти туда, где есть вода и пища. При переходе, в особо тяжелых случаях, разрешается вскрыть одну банку консервов и съесть пару сухарей.

При всей безнадежности ситуации нужно найти правильное решение и выжить.

О, как много приходилось делать людям, готовящимся к старту, пока в небе снова не раздавался рокот моторов! Но такие экзамены закалили "робинзонов", научили с честью выходить из самых трудных ситуаций. Годы долгой наземной подготовки формировали в них моральные, психологические, физические качества, необходимые рабочим космоса. Командиры кораблей, бортинженеры, инженеры-исследователи готовились стать полпредами общества, отправляющего свои корабли к звездам. Высокое чувство ответственности ложилось на их плечи. Малейшая ошибка, недослушанная когда-то лекция, слабое знание работы какого-то узла или механизма могли обернуться непоправимой трагедией. Владимир Шаталов хорошо понимал это.

- Я "Амур". - Утром следующего дня космонавт вышел на связь с Центром. - Как параметры?

- Ваша орбита: 225-173. Наклонение 51 градус 40 минут, период обращения - 88,25 минуты. Орбита "Байкалов" - 211-253. Расстояние 1200.

- Понял.

В пилотской кабине мягко светились циферблаты приборов, поблескивали тумблеры систем, вспыхивали и гасли сигнальные табло. Шаталов ощупывал взглядом приборную панель, и руки сами делали то, что должны были делать. Глаза лишь наблюдали за ними, а мозг - контролировал. Он отметил, как сработали двигатели и "Союз-4" изменил траекторию. Где-то в черной бездне пространства, на другом корабле тоже сработали двигатели, и расстояние между аппаратами уменьшилось. Когда их разделяло всего километров двенадцать, Шаталов увидел на фоне горизонта маленькую точку с раскинутыми крыльями солнечных батарей. "Пора включать автоматику", - подумал космонавт, но правая рука опередила мысль, и пальцы мягко нажали черную кнопку. "Союз-4" перешел на режим автоматического сближения. Стрелки бортовых часов показывали 10 часов 37 минут московского времени. Ровно в 11.00 Шаталов выключил автоматику и взял управление на себя, как прежде брал ручку управления самолетом.

- Все нормально. Все идет нормально. Дальность сорок метров. Скорость около ноля. Начал сближение в ручном режиме, - спокойно, даже чересчур спокойно доложил командир "Союза-4".

- Понятно, вас наблюдаем, - ответила Земля.

- Разрешите выполнять причаливание?

- Я "Заря". Причаливание разрешаю. По возможности ведите короткий репортаж.

- Понял. Сейчас на экране "Байкал". Скорость ноль двадцать пять. Крылья солнечных батарей вижу отлично...

- Скорость ноль двадцать пять, дальность тридцать. Все нормально...

- Дальность двадцать пять, скорость ноль двадцать пять.

- Все нормально, - снова подтвердила Земля.

- Дальность двадцать...

- Видим отлично...

- Дальность десять, скорость ноль двадцать пять.

- Отлично. Все хорошо.

- Подхожу... Все нормально... Касание... Захват... Есть захват!

- Видим очень четко, каждая деталь ясна. Попадание прямо в "гнездо"! - воскликнула Земля.

- Поворачиваемся.. . Корабли выравниваются.. . Выровнялись... Относительного движения между кораблями нет. "Байкал", - Шаталов перешел на телефонную связь с "Союзом-5", - добро пожаловать!

Планета замерла. На планете светились голубые экраны. Телепередача из космоса подтверждала: вне Земли создано первое "эфирное поселение". Первая в мире орбитальная станция. И на ней происходило что-то необыкновенное. Космонавты Алексей Елисеев и Евгений Хрунов уже надели белоснежные скафандры, ранцы с автономными системами жизнеобеспечения, командир пятого "Союза" Борис Волынов похлопал их по плечу, обнял, и двое вышли из кадра, поплыли куда-то вверх, в темный проем люка.

- Станция сориентирована так, - снова зазвучал голос Шаталова, - чтобы удобнее было выходящим. Я не оговорился. Алексей Елисеев и Евгений Хрунов собираются ко мне в гости. Уже проверена герметичность орбитального отсека, открыт переходный люк. Давление останется без изменений - восемьсот восемьдесят.

Люк из орбитального отсека вел в открытый космос. Двое в скафандрах, стоя на краю бездны, еще раз взглянули друг на друга, и Алексей Елисеев легонько подтолкнул Хрунова:

- Пошел, Женя!

Белая нитка фала потянулась из корабля. Далеко внизу плыли земные дали, залитые ярким солнечным светом, над головой все закрыло мраком иссиня-черное небо. Космонавт в белом скафандре парил рядом со своим кораблем, совсем не ощущая его гигантской скорости.

- Не увлекайся, Женя, - послышалось в наушниках.

- Необъяснимое чувство свободы!

- Держись за поручни.

Космонавт подплыл к штанге, снял кинокамеру, переставил на новое место, осмотрел стыковочные узлы, проверяя самую возможность выполнения монтажных операций. Придерживаясь за специальные поручни, перешел к "Союзу-4", как-то сразу нырнул в люк, подождал, пока Алексей Елисеев осмотрит корабли, выполнит киносъемку.

- Здравствуй, Леша!

Двое пожали друг другу руки, люк захлопнулся. Минут через десять Шаталов, выплыв из кресла, уже тискал и обнимал товарищей, и на Земле казалось - сейчас у них затрещат кости. Но "космические" гости тоже, видимо, были крепкими ребятами и ответно так стиснули командира "Союза-4", что корабль вздрогнул.

- Что у вас случилось? - встревожено спросил по внутренней связи Борис Волынов.

- Встреча на орбите, Боря!

Орбитальная станция, схему которой Шаталов когда-то увидел в рабочей тетради Владимира Комарова, плыла над Землей. В ней уже просматривались будущие "Салюты" и "эфирные" поселения. "Советская наука, - говорил в октябре 1969 года Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев, - рассматривает создание орбитальных станций со сменяемыми экипажами как магистральный путь человечества в космос. Они могут стать "космодромами в космосе", стартовыми площадками для полетов на другие планеты. Возникнут крупные научные лаборатории для исследования космической технологии и биологии, медицины и географии, астрономии и астрофизики".

Этап разведки, коротких вылазок на побережье необъятного космического океана заканчивался. Пристально вглядываясь в звездные дали, планета мечтала о гигантских "эфирных" поселениях, на которых можно жить и работать долгие годы. Предлагались самые невероятные проекты. Но ни один не казался фантастическим! Словно ожила связь времен.

И как когда-то на смену пирогам и фрегатам пришли океанские лайнеры, так и за первыми кораблями должны были последовать мощные орбитальные комплексы. А на маленьких корабликах люди собирались причаливать к небесным лабораториям и возвращаться обратно.

В развитии космоплавания намечался скачок. Решающий переход от одной формы исследований к другой. Обеспечить этот переход могла лишь глубокая проба. "Союз-9" готовился к старту. Ветер большой надежды наполнил паруса каравеллы. Космонавты Андриян Николаев и Виталий Севастьянов ушли в долгое плавание на полных восемнадцать земных суток. Почти на триста суток космических. Никто и никогда не встречал до них триста космических зорь и не провожал триста космических закатов. Никто из землян не вступал в море невесомости на такой долгий срок.

- "Соколы", я "Заря", - вышла на двести десятом витке на связь с кораблем Земля. - Не изменилось ли у вас ощущение времени?

- В какой-то мере изменилось, - ответил Николаев. - Мы живем по суткам, созданным условиями работы. Сутки у нас относительные и масштаб времени другой. Многие эксперименты проводим многократно, чтобы набрать нужную статистику. Работы много. Полет действительно является настоящим рабочим полетом.

Двое еще несли вахту на орбите, когда на далекой космической верфи гордо поднялся из строительных лесов первый советский "Салют". И три мужественных исследователя - Георгий Добровольский, Владислав Волков, Виктор Пацаев - готовились впервые покинуть Землю на долгих двадцать три дня.

- Мне кажется, космический полет - это бой, - сказал незадолго до старта Георгий Добровольский. - Трудный бой с неизвестностью, где в сравнительно короткое время надо отдать все свои знания и опыт, все силы, накопленные в жизни. Для тех, кто хочет участвовать в таком бою, космос подходящее место.

- Согласен, - кивнул Виктор Пацаев. - Но космос еще - место нашей работы. А в любой работе, какой бы творческой она ни была, всегда на девяносто процентов труда будничного, чернового. И мы будем самым лучшим образом выполнять свою черновую работу, чтобы за первым в мире "эфирным" поселением стартовали другие.

- Я ухожу в космос, потому что люблю Землю, - неожиданно широко улыбнулся Владислав Волков. - Все время вспоминаю, как неожиданно "встретился" с ней во время первого полета на "Союзе-семь". Пролетали где-то над Южной Америкой. Внизу надвигалась ночь. И вдруг.. . из этой ночи, сквозь толщу воздушного пространства донесся.. . лай собаки. Самой обыкновенной собаки.. . Потом стал отчетливо слышен плач ребенка. И какие-то голоса. Я подумал: живет Вселенная, летает Земля. И где-то на Земле плачет ребенок. И есть на Земле женщина, которая уговаривает и ласкает его. И лает собака, охраняя жилище.

Объяснить все это невозможно. Почувствовать - да. Самое сильное, какое-то необычное ощущение начинает вдруг смущать и тревожить душу. Оно появляется после взгляда из глубины космического океана на нашу Землю. На ней живут люди, мои земляне. Как не любить ее, родную!

Двадцать три дня космонавты работали на борту "Салюта-1". Полностью выполнили программу исследований и экспериментов. Прошли через густую атмосферу, сжигающую самые тугоплавкие металлы. Неожиданно в спускаемом аппарате произошла разгерметизация. Космонавты приземлились без признаков жизни. Но история, скупая на память, сохранила их имена. Они навечно высечены золотом у Кремлевской стены и на суровой дороге в Бесконечность, и в сердцах миллионов землян.

Трое шагнули в Бессмертие.