Глава 1. Горнист

В. Бенедиктов. И. А. Гончарову перед отплытием "Паллады"

Ракету Королев увидел издалека. В самом центре казахстанской степи густая, холодная ночь вдруг расступалась, и яркий свет прожекторов выхватывал ракету из темноты. Зажатая фермами обслуживания, словно строительными лесами, она недвижно застыла в ожидании своего часа. В ней еще не было того величия, которое приходит вместе с грохотом старта, из ее дюз еще не вырывались огненные смерчи, бросающие ослепительный свет на порыжелую траву, на бетонку, на дорогу, ведущую к МИКу - монтажно-испытательному корпусу. Но уже покрытая блестками инея и окутанная облачком тумана - парами жидкого кислорода - ракета устремилась острым жалом в бескрайнее небо с редкими звездами.

Оставив машину на бетонке, Королев вышел и долго исподлобья, не поднимая головы, смотрел на вершину носителя - туда, где, закрытый конусом обтекателя, стоял маленький шарик с четырьмя штырями антенн.

- Сергей Павлович, - глуховато, словно издалека, спросил шофер, - может, подбросить к стартовой, а?

- Я пройдусь. Надо пройтись. - Королев поежился и, подняв воротник старого драпового пальто, медленно пошел к стартовой площадке.

Четвертый день Главный грипповал. Его знобило, покручивало горячей ломотой, учащенно, торопливыми скачками билось сердце. Прислушиваясь к этим неясным глухим ударам, Королев чувствовал, что зверски устал. Сказывались бессонные ночи, изнурительная работа, болезнь. Врачи рекомендовали ему покой, отдых, твердо решили перед самым запуском уложить в постель, но Королев остановил всех хмурым, сердитым взглядом. В ту холодную осень он не имел права на болезнь.

- Внимание! - прямо в лицо Главному загудел динамик громкой связи. - Дается проверка времени!

Все шло по графику - секунда в секунду. И та точность, которой жил космодром, и команды, короткие как приказ - отрывистые и лаконичные, и мягкий стук клапанов, низкий вой насосов и вентиляторов, и ночь, разрезанная светом прожекторов, - каждый звук, отблеск, шорох, слившись вместе, рождали особую, никогда еще не звучавшую на планете мелодию.

Это была мелодия космодрома. Она звенела, торжественно и страстно расплескиваясь по степи, и Королев не уловил в ней ни одной фальшивой ноты.

- Внимание! Объявляется часовая готовность, - холодно и бездушно заговорил динамик. - Часовая готовность! . .

И почти тотчас мелодия нарушилась. Странный, незнакомый звук прорезал шум стартовых механизмов и медью поплыл куда-то ввысь. Королев вздрогнул, рванулся вперед, и шальная мысль, что где-нибудь вылез непредвиденный "боб", как называют ракетчики неожиданно обнаруженную неисправность, отдалась в нем нестерпимой болью.

Королев не любил посторонние звуки. Ненавидел. Но с тех пор, как он стал ракетчиком, с того далекого дня, когда их группа изучения реактивного движения обосновалась в сыром и темном подвале на Садово-Спасской в Москве, посторонние звуки волновали его постоянно. Энтузиасты ГИРДа мечтали о полетах на другие планеты. Создавали экспериментальные ракеты, работающие на жидком топливе. В августе 1933-го, после долгих бессонных ночей, завернули в простую бумагу первую жидкостную ракету страны и повезли ее за город, на испытания. В удачу почти никто не верил: объект "09" доводили, кажется, целую вечность, и все без толку. То прогорала камера, то замерзал клапан, то вылетали выбитые форсунки, то давал течь кислородный кран, то горели сопла и обшивка, то свеча замыкала на массу.. . В общем, "девятка" не шла. Но после каждой неудачи Королев все настойчивее требовал новых испытаний. Только в реальном полете можно проверить правильность расчетов, только после первого реального старта мог быть второй.

Очередные испытания назначили на 17 августа. Гирдовцы приехали в Нахабино в полдень. Проверили каждый болтик, каждую гаечку, долго возились с клапаном. Наконец заправили "девятку" топливом, установили в пусковой станок. Все отошли в укрытие. Юрий Победоносцев с Евгением Матысиком, обдирая руки, полезли на большую ель, чтобы с высоты следить за полетом. У объекта "09" остались только Сергей Королев и Николай Ефремов. Слегка приподнявшись на носках, они молча следили за шкалой плохонького манометра. Давление в кислородном баке поднималось. Пять атмосфер... Семь... Девять.. . Одиннадцать.. . Тринадцать. . . Стрелка еще чуть-чуть дернулась, и послышалось резкое шипение - отказал редукционный клапан. Где-то там внутри образовался ледяной нарост, тарелочка клапана покрылась белой коркой, пружина уже не поджимала ее плотно к отверстию, и кислород стравливался, уходил в воздух.

- Давление больше не поднять! - бросил Ефремов, глядя прямо на Королева. - Может, попробуем на пониженном?

- Объект не достигнет расчетной высоты.

- Зато полет состоится! Королев нахмурился, взглянул на

парящее облачко жидкого кислорода, краем глаза увидел ждущих на елке Победоносцева и Матысика, задумался. Секунды стали необыкновенно долгими и тягучими.

- Хорошо, Коля, - кивнул наконец начальник ГИРДа. - Будем запускать. Если полетит - получим ответы на интересующие вопросы,

- Поджигай! - крикнул Ефремов.

Сергей чиркнул спичкой, сломал несколько штук, и, когда наконец одна загорелась, он закрыл ее широкими ладонями и поднес к бикфордову шнуру. Шнур зашипел. Огненная змейка поползла к простенькой системе выброса парашюта на высоте. Непрерывно оглядываясь, двое побежали в укрытие. Бежать надо было быстро - парашют мог вывалиться раньше, чем взлетит ракета, - и Королев метров на десять обогнал Ефремова. Остановившись, подождал, когда товарищ плюхнется рядом, и лишь тогда приказал дать зажигание. Тотчас крутанули кран. Прошло полсекунды, секунда.. . Тонкая струя пламени с белым облачком газов вдруг вырвалась из ракеты, и "девятка" медленно-медленно поползла вверх. Они впились глазами в свое любимое и такое дорогое двухметровое веретено, словно стараясь силой взглядов подтолкнуть ракету. И она, набирая скорость, с шипением пошла в закатное небо.

По данным лаконичного протокола испытаний, полет этот продолжался всего тринадцать секунд. Где-то на высоте 400-500 метров ракета качнулась, завалилась на бок и пошла по кривой в соседний лес. Когда она скрылась за деревьями, все бросились прыгать, мутузить друг друга, целовать, что-то кричать и хохотать. Победоносцев с Матысиком тоже что-то кричали со своей елки, и Матысик от радости даже свалился на землю, чуть не сломав ногу. Потом все побежали в лес и увидели, что ракета разломилась от удара на две части. Один стабилизатор оторвался, обшивка помялась. Осматривая разбитый аппарат, Королев понял, что он должен был подняться значительно выше. Но на фланце выбило прокладку, газы хлынули в отверстие, развернули "девятку", и траектория полета изменилась.

- Какой хронометраж? - спросил Королев.

- Тринадцать секунд, - пожал плечами Ефремов.

- Ты сверил секундомеры?

- Все нормально.

- Мне почему-то казалось, что движок работал не меньше минуты, - вздохнул Королев и, присев на землю, долго смотрел на измятую и разбитую ракету.

Может быть, с того августа 1933 года и появилась у Главного эта странная привычка - приходить поздно ночью в цех, брать табурет и долго сидеть, о чем-то думая, глядя на стапеля, где лежала громада носителя, чем-то очень далеким напоминающая "девятку". Никто не знал, о чем в эти ночные минуты думал Главный. Но было в его отрешенности, слегка усталой и сутуловатой фигуре что-то такое, что заставляло людей умолкать на полуслове и так же, как он, задумчиво смотреть на ракету.

Так безмолвно он сидел иногда до рассвета. Но никто не беспокоил Главного. Не беспокоил, даже если очень поджимал график и приходилось сутками оставаться в цехе. Не беспокоил, даже если успех дела решали считанные часы. И никто не спрашивал о причине его поздних визитов. Одни считали, что Королев напряженно "прокачивает" в такие минуты всю конструкцию, другие утверждали, будто он "заряжается". Несомненно все знали только одно: Королев чувствует ракету. В первых набросках, в эскизах. В тонких линиях чертежей. Воплощенную в металле. Уже состыкованную и готовую к транспортировке. Застывшую в ожидании старта... На всех стадиях - проектирования, разработки, изготовления, испытаний, доводки он наблюдал за ракетой, жил ракетой. И если на космодроме щелчки магнитных пускателей вдруг изменяли тон, иначе начинали стучать команд - аппараты или завывать насосы, Королев сразу отмечал фальшивые ноты в знакомой мелодии - не нужно никаких приборов.

Его реакция на обнаруженный "боб" была различной. Случалось, Главный издали наблюдал, как специалисты отыскивают неисправность, иногда незаметно уходил, иногда взрывался и швырял каскад четких указаний - успевай только выполнять. Но обычна Королев ни во что не вмешивался - это только нервирует людей. И уж никогда, наверное, его сердце не стучало так ошалело и гулко, как в ту октябрьскую ночь, когда он услышал незнакомые, отливающие медью звуки, идущие от подножия носителя.

- Что с тобой, Сергей Павлович? - окликнул его Главный теоретик. - Куда ты, Сережа?

Королев остановился и, тяжело дыша, впился глазами в ракету. Странные звуки, плывущие в ночи над космодромом, были инородными. Но, вплетаясь в предстартовый ритм, они не нарушали общей гармонии, а, наоборот, наполняли ее какой-то особой, величественной и праздничной торжественностью.

Королев понял все. Уже спокойно, с ноющим сладостным замиранием, он смотрел туда, где хрупкий, совсем еще безусый мальчишка, подняв к звездам горн, упоенно и страстно выводил свою мелодию. Свет прожектора падал на лицо горниста, оно казалось бледным, отблески огня переливались на инструменте, и люди на стартовой оборачивались, улыбались и, вслушиваясь в медь звуков, впервые начинали понимать всю торжественность и важность предстоящего мгновения.

Сигнал горниста возвещал о начале новой, космической эры.